Капитализм и эксплуатация

 Источник: http://www.aitrus.info/node/2646

Читая статьи наших либералов, понимаешь всю убогость положения жителей России: старые идеалы давно прогнили и рухнули, новые созданы были из обрывков, навеянных с Запада неолиберальным ветром, а понимание всего окончательно рухнуло в рамках «широких масс» по причине продолжающейся год за годом фальсификации фальсифицируемого.

В данном случае речь пойдет о том, как через СМИ либералы отечественного разлива занимаются откровенной промывкой мозгов через поверхностный недоанализ экономических проблем современности.

Они грезят мифом социального партнерства, причем зачастую в духе «экономического чуда» Пиночет / Франко. Их послушать, так можно подумать, что и понятие «эксплуатация» человека человеком – это всего лишь «красная пропаганда». Между тем это, конечно же, не так.


Более того, в мире существует сразу несколько уровней эксплуатации.

Чтобы это понять, вполне достаточно взять простой наглядный пример: уровни эксплуатации рабочего класса на территории РФ.

На одном уровне человека эксплуатируют как трудящегося, т.е. в качестве производителя материальных, либо «нематериальных» (См. Андре Горца, «Нематериальное. Знание, стоимость и капитал») благ. Данный тип эксплуатации является наиболее простым, и при этом многим работникам, живущим в условиях общества потребления, непонятным. Человек создает прибыль для стоящих выше него на лестнице социальной иерархии, получая при этом лишь определенный (работодателем) «процент» производимых благ в их денежном эквиваленте [1].

На другом уровне существует эксплуатация условно «малой» социальной группы. В нашем случае именно условной, так как подобная группа является «малой» по сравнению с социальным классом. К данному типу вполне может быть отнесена эксплуатация женщин в качестве «социальной группы», а также детей, инвалидов. Данный тип эксплуатации, как правило, ощущается эксплуатируемым наиболее остро [2].

Гораздо более интересным представляется при этом еще один уровень эксплуатации – эксплуатация «чужеродной рабочей силы». Т.к. во многом именно через отношение к данному вопросу проявляется вся двуличная гнусность либерализма.

Данный тип эксплуатации трудящегося, это не просто использование физической силы ради получения экономической выгоды нанимателя, но еще и искусственное противопоставление его «местным» жителям, что только способствует расширению пропасти между «братьями по классу», разделению рабочего социума на «своих» и «пришлых». При этом, если эксплуататор действует грамотно, то он сумеет создать такую атмосферу, когда «местный», гордясь своим происхождением, будет считать, что его врагом (конкурентом за жизненные блага) является мигрант, в то время как этот же самый мигрант будет считать «местного» работягу соучастником своей эксплуатации. Т.е. с обеих сторон будет иметь место упрочение национального самосознания, крайне выгодного высшим слоям общества, чьим негласным девизом можно назвать в этой связи древнее «разделяй и властвуй».

В сознании атомизированного эксплуатируемого человека зацикленного на своей самости разные типы эксплуатации не пересекаются, что мешает возможности оценить реальную картину происходящего. При этом общественная элита отнюдь не лишена классового сознания, так как прекрасно понимает разницу между своими (общественная элита) и общественными интересами [3].

В тоже время любопытно отметить, что память рабочего класса демонстрирует еще и свою «короткость», то есть откровенное непонимание того, что капиталистическая либеральная мир-система всегда имела в качестве одного из своих столпов миграцию труда, стравливание рабочих по национально-этническому принципу. О данной проблеме писали как сто лет назад, так и сейчас, и проблема эта с годами только усугубляется.

Получение выгоды чиновником от труда бесправного мигранта – это не следствие существования «иммигрировавшего труда», на чем настаивает немалое число либералов-публицистов. Отнюдь. Причинно-следственная связь имеет традиционно иную структуру: объективное существование разных социальных классов создает привилегированное положение одних, и приниженное – других; для поддержания статус-кво, а также для поддержания своего реноме в качестве элиты, эта самая элита стремиться к извлечению возможно большей прибыли за счет эксплуатации нижестоящих в социальной иерархии. Соответственно, сопротивление низов ограничивает возможности верхов и позволяет низам улучшать свое положение в рамках существующей системы общественных отношений, ослабление же, либо прекращение сопротивление автоматически ведет к тому, что давление верхов на них возрастает, и разрыв в их положении вновь увеличивается. Такое положение дел ведет к тому, что элитам выгодно использовать как можно менее защищенных трудящихся, так как большая нужда и большая уязвимость позволяют для элиты навязывать наиболее выгодные для себя отношения с этими низами. Проблема, однако, в том, что откровенно бесправный труд грамотным элитам не выгоден в длительной перспективе (по крайней мере, так было в эпоху кейнсианства [4]), так как бесправный человек заинтересован только в том, чтобы свести концы с концами, прокормить семью, однако собственный труд его не интересует, что ведет к низкой заинтересованности работника в трудовом процессе, низкой производительности и пониженному качестве создаваемых товаров и услуг и, в свою очередь, – увеличению издержек.

Для современной РФ ситуация в конечном счете выглядит примерно так: элита не думает о длительных перспективах, в то время как рабочий класс атомизирован и расколот на «своих» и «чужих». В этой связи для элит оказывается крайне выгодным «мигрировавший труд» низкоквалифицированных (сюда же – квалифицированных, но работающих не по специальности) и, по-возможности, бесправных рабочих, так как такой труд требует наименьших краткосрочных вложений при большей, краткосрочной же, отдаче. Это сопровождается тем, что «местные», в силу своей легкой манипулятивности благодаря отсутствию классового сознания воспринимают мигрантов в качестве своих врагов, в то время как мигранты, также вследствие отсутствия классового сознания, замыкаются в своих национально-этнических анклавах (относительно данной проблемы см. например книгу Е. Деминцевой «Быть “арабом” во Франции»). Сюда же накладывается манипуляция массами посредством причастности к институализированным религиозным конфессиям, играющим в данной ситуации роль дополнения к национально-этнической идентификации атомизированной личности.

В результате общая ситуация ухудшается буквально день ото дня: качественное массовое образование оказывается ненужным, так как не является необходимым при извлечении прибыли из труда, требующего минимальных вложений; производство разваливается, так как требует вложений и высококвалифицированной рабочей силы (сохраняется, когда речь идет об эксплуатации в интересах иностранного капитала, что уже ставит «местных» рабочих в положение «мигрировавшего труда», только мигрируют при этом не рабочие из страны, а производство в «их страну»); рушится медицина и т.д. Социальная сфера приходит в упадок, так как вложение в нее не отвечает интересам выгоды.

Также не стоит забывать, что рост расходов на социальную сферу по кейнсианскому принципу имеет свои пределы, так как постепенно вложения становятся все более обременительными для вкладывающей стороны, а бюджетно-финансовая диспропорция невыгодна для элит. Рост диспропорций создает проблемы в финансово-экономической сфере, для решения которых производится перераспределение денежных потоков. При этом государство отнюдь не торопиться спасать все более беднеющих бедняков, но, как раз наоборот, за их же счет старается спасти банковскую систему (пресловутые меры «жесткой экономии»).

Как водится, на поверку все оказывается банально и просто. И, кроме того, как легко понять, ложной является сама дихотомия «кейнсианство – неолиберализм», так как они могут относительно стабильно существовать в длительной перспективе лишь чередуя друг друга для взаимного сглаживания своих недостатков.

===================

Примечания:
[1] В условиях глубокого экономического кризиса, гиперинфляции и обесценивания денежной массы, что в совокупности с рядом других факторов ведет к снижению покупательной способности населения, а также крупных участников рынка, возможна «выплата» заработной платы «натурой», т.е. собственно производимой продукцией, которую уже сам работник вынуждается условиями существующих товарно-денежных отношений обменивать, либо продавать ради реализации своих многочисленных потребностей. Подобная ситуация имела место на части предприятий РФ в 90-е гг. двадцатого столетия.

[2)В условиях резко обострившегося процесса атомизации общественных структур после Второй мировой войны «новые левые» попытались сделать ставку в развитии «классовой борьбы» именно на подобные социальные группы. Однако «новые левые» совершили при этом серьезную ошибку: вместо того чтобы через «малые группы» возрождать классовое сознание более массивных групп, они «обуржуазились», переняв чисто либеральную логику, из-за чего, в частности, стали провозвестниками не борьбы женщин беднейшей части населения, но женщин вообще, т.е. и женщин-политиков, и женщин-бизнессменш, и т.п.

Таким образом, своими действиями «новые левые» только способствовали торжеству либерального консенсуса и укреплению либерально-капиталистической мир-системы.

Именно подобная недальновидность «новых левых» и самовлюбленность эгоизированно-элитаристских анархистов новой волны повлекли за собой острую дискуссию в интеллектуальных кругах западных анархистов в первой половине 1990-х, частью чего стала работа Мюррея Букчина «Социальный анархизм или анархизм образа жизни: непреодолимая пропасть».

(3)Характерно, что в наше время выходит немало дорогих художественных фильмов, особенно на Западе, иллюстрирующих острые социальные антагонизмы. См. например, весьма любопытный в этом смысле фильм 2011 года «Время» режиссера Эндрю Никкола.

(4)С началом эпохи массового производства и развития промышленности (промышленной революции) встал вопрос о необходимости увеличения количества квалифицированной рабочей силы в метрополиях, а также роста сверхэксплуатации в колониях.

Экономические противоречия эпохи империализма привели к Первой мировой войне, следствием которой стало падение ряда монархий, а также резкий рост революционных настроений по всему миру.

После спада революционной волны и недолгого роста мир оказался охвачен глубочайшей финансово-экономической депрессией, преодоленной только с началом Второй мировой войны, активизировавшей военную промышленность многих стран и «решившей» проблему безработицы.

Вместе с тем, учтя опыт революционной волны 1917-23 гг. международные финансовые и политические элиты пошли на беспрецедентные для себя уступки рабочему классу (см. например соответствующие пассажи в книге Дэниела Белла «Грядущее постиндустриальное общество»), а также изменение экономической системы: на смену классическому либерализму в духе laissez-faire пришло кейнсианство, легшее в основу создания «государства всеобщего благосостояния» (социального государства).

Параллельно происходил процесс демонтажа колониальной системы.

Начавшееся в девятнадцатом столетии развитие массового образование получило свое дальнейшее развитие: после Второй мировой войны резко вырос процент студенчества.

На фоне развития массового образования происходил расцвет прикладных наук. Получило широкое распространение электричество, затем начался процесс роботизации и компьютеризации. Все это способствовало возрождению надежд «слева» на то, что на смену капитализму все же придет более справедливое мироустройство. О подобных тенденциях писали как анархисты («Анархизм пост-дефицита» Мюррея Букчина), так и левые либералы («Третья волна» Элвина Тоффлера). Впрочем, это же породило и рост предостережений в духе антииндустриализма аргентинских анархо-синдикалистов (Лопес Аранго) со стороны таких авторов как Эрих Фромм, Льюис Мамфорд и других. Кроме того стали все чаще раздаваться и алармистские предостережения в духе группы Медоузов («Пределы роста»), говоривших об ограниченности сырьевых и энергетических ресурсов.

После прокатившихся по миру «бурных шестидесятых», подзадержавшихся в отдельных случаях до следующего десятилетия (как, например, в Италии), и с легкостью переваренных финансовыми и политическими элитами, как показала история, мир сотряс нефтяной кризис 1973 г.

Бунты молодежи, повлекшие за собой некоторое увеличение социальных расходов со стороны властей, а также нефтяной кризис выявили острые проблемы, стоящие перед кейнсианской экономикой. Все это привело к началу «неолиберальной контрреволюции» по Милтону Фридману, т.е. постепенному сворачиванию социального государства (см. «Доктрину шока» Наоми Кляйн, и «Краткую историю неолиберализма» Дэвида Харви).

В качестве «смягчающего» фактора, в интересах минимизации ущерба для мир-системы как таковой со стороны невольных сворачиванием социального государства граждан стала широкого использоваться система кредитования. Своего рода постепенное снижение «дозы» для потребителя, «слезающего» с наркоманской иглы потребляемого.



А.Фёдоров
24.11.2012-12.01.201точник:

Читая статьи наших либералов, понимаешь всю убогость положения жителей России: старые идеалы давно прогнили и рухнули, новые созданы были из обрывков, навеянных с Запада неолиберальным ветром, а понимание всего окончательно рухнуло в рамках «широких масс» по причине продолжающейся год за годом фальсификации фальсифицируемого.

В данном случае речь пойдет о том, как через СМИ либералы отечественного разлива занимаются откровенной промывкой мозгов через поверхностный недоанализ экономических проблем современности.
Они грезят мифом социального партнерства, причем зачастую в духе «экономического чуда» Пиночет / Франко. Их послушать, так можно подумать, что и понятие «эксплуатация» человека человеком – это всего лишь «красная пропаганда». Между тем это, конечно же, не так.

Более того, в мире существует сразу несколько уровней эксплуатации.

Чтобы это понять, вполне достаточно взять простой наглядный пример: уровни эксплуатации рабочего класса на территории РФ.

На одном уровне человека эксплуатируют как трудящегося, т.е. в качестве производителя материальных, либо «нематериальных» (См. Андре Горца, «Нематериальное. Знание, стоимость и капитал») благ. Данный тип эксплуатации является наиболее простым, и при этом многим работникам, живущим в условиях общества потребления, непонятным. Человек создает прибыль для стоящих выше него на лестнице социальной иерархии, получая при лишь определенный (работодателем) «процент» производимых благ в их денежном эквиваленте(1).

На другом уровне существует эксплуатация условно «малой» социальной группы. В нашем случае именно условной, так как подобная группа является «малой» по сравнению с социальным классом. К данному типу вполне может быть отнесена эксплуатация женщин в качестве «социальной группы», а также детей, инвалидов. Данный тип эксплуатации, как правило, ощущается эксплуатируемым наиболее остро(2).

Гораздо более интересным представляется при этом еще один уровень эксплуатации – эксплуатация «чужеродной рабочей силы». Т.к. во многом именно через отношение к данному вопросу проявляется вся двуличная гнусность либерализма.

Данный тип эксплуатации трудящегося, это не просто использование физической силы ради получения экономической выгоды нанимателя, но еще и искусственное противопоставление его «местным» жителям, что только способствует расширению пропасти между «братьями по классу», разделению рабочего социума на «своих» и «пришлых». При этом, если эксплуататор действует грамотно, то он сумеет создать такую атмосферу, когда «местный», гордясь своим происхождением, будет считать, что его врагом (конкурентом за жизненные блага) является мигрант, в то время как этот же самый мигрант будет считать «местного» работягу соучастником своей эксплуатации. Т.е. с обеих сторон будет иметь место упрочение национального самосознания, крайне выгодного высшим слоям общества, чьим негласным девизом можно назвать в этой связи древнее «разделяй и властвуй».

В сознании атомизированного эксплуатируемого человека зацикленного на своей самости разные типы эксплуатации не пересекаются, что мешает возможности оценить реальную картину происходящего. При этом общественная элита отнюдь не лишена классового сознания, так как прекрасно понимает разницу между своими (общественная элита) и общественными интересами(3).

В тоже время любопытно отметить, что память рабочего класса демонстрирует еще и свою «короткость», то есть откровенное непонимание того, что капиталистическая либеральная мир-система всегда имела в качестве одного из своих столпов миграцию труда, стравливание рабочих по нациоанльно-этническому принципу. О данной проблеме писали как сто лет назад, так и сейчас, и проблема эта с годами только усугубляется.

Получение выгоды чиновником от труда бесправного мигранта – это не следствие существования «иммигрировавшего труда», на чем настаивает немалое число либералов-публицистов. Отнюдь. Причинно-следственная связь имеет традиционно иную структуру: объективное существование разных социальных классов создает привилегированное положение одних, и приниженное – других; для поддержания статус-кво, а также для поддержания своего реноме в качестве элиты, эта самая элита стремиться к извлечению возможно большей прибыли за счет эксплуатации нижестоящих в социальной иерархии. Соответственно, сопротивление низов ограничивает возможности верхов и позволяет низам улучшать свое положение в рамках существующей системы общественных отношений, ослабление же, либо прекращение сопротивление автоматически ведет к тому, что давление верхов на них возрастает, и разрыв в их положении вновь возрастает. Такое положение дел ведет к тому, что элитам выгодно использовать как можно менее защищенных трудящихся, так как большая нужда и большая уязвимость позволяют для элиты навязывать наиболее выгодные для себя отношения с этими низами. Проблема, однако, в том, что откровенно бесправный труд грамотным элитам не выгоден в длительной перспективе (по крайней мере, так было в эпоху кейнсианства(4)), так как бесправный человек заинтересован только в том, чтобы свести концы с концами, прокормить семью, однако собственный труд его не интересует, что ведет к низкой заинтересованности работника в трудовом процессе, низкой производительности и пониженному качестве создаваемых товаров и услуг и, в свою очередь, – увеличению издержек.

Для современной РФ ситуация в конечно счете выглядит примерно так: элита не думает о длительных перспективах, в то время как рабочий класс атомизирован и расколот на «своих» и «чужих». В этой связи для элит оказывается крайне выгодным «мигрировавший труд» низкоквалифицированных (сюда же – квалифицированных, но работающих не по специальности) и, по-возможности, бесправных рабочих, так как такой труд требует наименьших краткосрочных вложений при большей, краткосрочной же, отдаче. Это сопровождается тем, что «местные», в силу своей легкой манипулятивности благодаря отсутствию классового сознания воспринимают мигрантов в качестве своих врагов, в то время как мигранты, также вследствие отсутствия классового сознания, замыкаются в своих национально-этнических анклавах (относительно данной проблемы см. например книгу Е. Деминцевой «Быть “арабом” во Франции»). Сюда же накладывается манипуляция массами посредством причастности к институализированным религиозным конфессиям, играющим в данной ситуации роль дополнения к национально-этнической идентификации атомизированной личности.

В результате общая ситуация ухудшается буквально день ото дня: качественное массовое образование оказывается ненужным, так как не является необходимым при извлечении прибыли из труда, требующего минимальных вложений; производство разваливается, так как требует вложений и высококвалифицированной рабочей силы (сохраняется, когда речь идет об эксплуатации в интересах иностранного капитала, что уже ставит «местных» рабочих в положение «мигрировавшего труда», только мигрируют при этом не рабочие из страны, а производство в «их страну»); рушится медицина и т.д. Социальная сфера приходит в упадок, так как вложение в нее не отвечает интересам выгоды.

Также не стоит забывать, что рост расходов на социальную сферу по кейнсианскому принципу имеет свои пределы, так как постепенно вложения становятся все более обременительными для вкладывающей стороны, а бюджетно-финансовая диспропорция невыгодна для элит. Рост диспропорций создает проблемы в финансово-экономической сфере, для решения которых производится перераспределение денежных потоков. При этом государство отнюдь не торопиться спасать все более беднеющих бедняков, но, как раз наоборот, за их же счет старается спасти банковскую систему (пресловутые меры «жесткой экономии»).

Как водится, на поверку все оказывается банально и просто. И, кроме того, как легко понять, ложной является сама дихотомия «кейнсианство – неолиберализм», так как они могут относительно стабильно существовать в длительной перспективе лишь чередуя друг друга для взаимного сглаживания своих недостатков.



Примечания:

(1)В условиях глубокого экономического кризиса, гиперинфляции и обесценивании денежной массы, что в совокупности с рядом других факторов ведет к снижению покупательной способности населения, а также крупных участников рынка, возможна «выплата» заработной платы «натурой», т.е. собственно производимой продукцией, которую уже сам работник вынуждается условиями существующих товарно-денежных отношений обменивать, либо продавать ради реализации своих многочисленных потребностей. Подобная ситуация имела место на части предприятий РФ в 90-е гг. двадцатого столетия.

[2] В условиях резко обострившегося процесса атомизации общественных структур после Второй мировой войны «новые левые» попытались сделать ставку в развитии «классовой борьбы» именно на подобные социальные группы. Однако «новые левые» совершили при этом серьезную ошибку: вместо того чтобы через «малые группы» возрождать классовое сознание более массивных групп, они «обуржуазились», переняв чисто либеральную логику, из-за чего, в частности, стали провозвестниками не борьбы женщин беднейшей части населения, но женщин вообще, т.е. и женщин-политиков, и женщин-бизнессменш, и т.п.

Таким образом, своими действиями «новые левые» только способствовали торжеству либерального консенсуса и укреплению либерально-капиталистической мир-системы.

Именно подобная недальновидность «новых левых» и самовлюбленность эгоизированно-элитаристских анархистов новой волны повлекли за собой острую дискуссию в интеллектуальных кругах западных анархистов в первой половине 1990-х, частью чего стала работа Мюррея Букчина «Социальный анархизм или анархизм образа жизни: непреодолимая пропасть».

[3] Характерно, что в наше время выходит немало дорогих художественных фильмов, особенно на Западе, иллюстрирующих острые социальные антагонизмы. См. например, весьма любопытный в этом смысле фильм 2011 года «Время» режиссера Эндрю Никкола.

[4] С началом эпохи массового производства и развития промышленности (промышленной революции) встал вопрос о необходимости увеличения количества квалифицированной рабочей силы в метрополиях, а также роста сверхэксплуатации в колониях.

Экономические противоречия эпохи империализма привели к Первой мировой войне, следствием которой стало падение ряда монархий, а также резкий рост революционных настроений по всему миру.

После спада революционной волны и недолгого роста мир оказался охвачен глубочайшей финансово-экономической депрессией, преодоленной только с началом Второй мировой войны, активизировавшей военную промышленность многих стран и «решившей» проблему безработицы.

Вместе с тем, учтя опыт революционной волны 1917-23 гг. международные финансовые и политические элиты пошли на беспрецедентные для себя уступки рабочему классу (см. например соответствующие пассажи в книге Дэниела Белла «Грядущее постиндустриальное общество»), а также изменение экономической системы: на смену классическому либерализму в духе laissez-faire пришло кейнсианство, легшее в основу создания «государства всеобщего благосостояния» (социального государства).

Параллельно происходил процесс демонтажа колониальной системы.

Начавшееся в девятнадцатом столетии развитие массового образование получило свое дальнейшее развитие: после Второй мировой войны резко вырос процент студенчества.

На фоне развития массового образования происходил расцвет прикладных наук. Получило широкое распространение электричество, затем начался процесс роботизации и компьютеризации. Все это способствовало возрождению надежд «слева» на то, что на смену капитализму все же придет более справедливое мироустройство. О подобных тенденциях писали как анархисты («Анархизм пост-дефицита» Мюррея Букчина), так и левые либералы («Третья волна» Элвина Тоффлера). Впрочем, это же породило и рост предостережений в духе антииндустриализма аргентинских анархо-синдикалистов (Лопес Аранго) со стороны таких авторов как Эрих Фромм, Льюис Мамфорд и других. Кроме того стали все чаще раздаваться и алармистские предостережения в духе группы Медоузов («Пределы роста»), говоривших об ограниченности сырьевых и энергетических ресурсов.

После прокатившихся по миру «бурных шестидесятых», подзадержавшихся в отдельных случаях до следующего десятилетия (как, например, в Италии), и с легкостью переваренных финансовыми и политическими элитами, как показала история, мир сотряс нефтяной кризис 1973 г.

Бунты молодежи, повлекшие за собой некоторое увеличение социальных расходов со стороны властей, а также нефтяной кризис выявили острые проблемы, стоящие перед кейнсианской экономикой. Все это привело к началу «неолиберальной контрреволюции» по Милтону Фридману, т.е. постепенному сворачиванию социального государства (см. «Доктрину шока» Наоми Кляйн, и «Краткую историю неолиберализма» Дэвида Харви).

В качестве «смягчающего» фактора, в интересах минимизации ущерба для мир-системы как таковой со стороны невольных сворачиванием социального государства граждан стала широкого использоваться система кредитования. Своего рода постепенное снижение «дозы» для потребителя, «слезающего» с наркоманской иглы потребляемого.


А.Фёдоров
24.11.2012-12.01.2013